Кто-то считает, что можно «любить по-русски», «отдыхать по-русски», но в том, что у российского Нового года есть свой, особый рецепт – сомнений точно нет ни у кого. Забудем хотя бы ненадолго об оливье и мандаринках и окунемся в историю и контекст самого любимого праздника страны.
Очевидно, что те реалии, в которых мы сейчас живем, – это пережитки нашего недалекого советского прошлого, в свою очередь перемолотые через еще более давние исторические события и культурные коды. Новый год, как и многие другие наши праздники, объединил в себе целый винегрет (хотя сейчас все мысли об оливье) традиций и мифов – и из языческих верований, и из христианских. Несмотря на то, что этот праздник в России отмечали почти всегда, свои масштабы и размах он обрел именно в советское время – с фильмами, которые можно пересматривать с завидной регулярностью, милыми сердцу елочными игрушками и добрыми песнями. Это одна из крепких ниточек, еще связывающая большую часть населения страны с ее прошлым.
Хотя при Ленине еще устраивали торжественные рождественские елки для детей чиновников, в 1929 году партия подвела черту и ввела официальный запрет на Рождество. Но праздник, объединяющий жителей всей страны – тем более, совсем не давно образовавшейся, – был просто необходим, как и другие «скрепы», за которые должна была держаться идеология. И так, изначально тоже церковный, Новый год стал светским и подменил собой попавшее в опалу Рождество. Если приглядеться внимательнее, то становится очевидно, что в самой своей сущности коммунизм в наших реалиях взамен религии как опиума для народа предложил по сути такие же волшебные «таблеточки» – веру в светлое будущее, в утопию, в торжество простого, а иногда и маленького человека.
И здесь Новый год с его прозрачными смыслами перерождения и начала чего-то долгожданного и особенного вошел в нашу культурную матрицу идеально и совсем не отверг Рождество, а прямо позаимствовал у него приличный набор идей и образов. Это удивительно, что даже многие из наших родителей или бабушек с дедушками, кто уже давно отверг пресловутый «научный атеизм», редко превозносят роль Рождества над праздником боя курантов, загадывания желаний и бенгальских огней 1 января. В этом нет ничего постыдного или неправильного – как говорится, «так сложилось исторически».
При этом до определенного момента в Советах Новый год рассматривался только лишь как «буржуазный» или даже «поповский» праздник – в 1929-м особые энтузиасты даже предлагали отмечать этот день 7 ноября в честь Октябрьской революции. Реабилитировать, правда, Новый год в стране пришлось быстро – в дополнение к идеологическим праздникам дня Революции и Первомая требовалась простая традиция, внутренне лишенная идеологических коннотаций.
Забавно, что и елку, которую на праздник изначально «завез» еще Петр I, большевики спасли довольно скоро, в 1935-м. Все-таки нужно было вернуть этот элемент Рождества и «пережиток капиталистического прошлого» детям. В такой благостной роли выступил первый секретарь Киевского обкома Постышев, пройти мимо пламенной речи которого просто невозможно.
«В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг нее детей богатеев.
Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны?.. Следует этому неправильному осуждению елки, которая является прекрасным развлечением для детей, положить конец» (П. Постышев «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку!», «Правда», 28.12.1935 г.) .
К массовому проведению праздничных елок были призваны все города, колхозы, школы и детские сады большой страны Советов. И саму вечнозеленую идеология коснулась с размахом – на елках в разные периоды советской эпохи красовались не только до сих пор любимые многими шишки, капельки и шары, но и летчики-герои, военные дирижабли, красные звезды и даже колбасы. А с хрущевского времени туда поналетели игрушки-яства, которым часто был дефицит в магазинах: персики, кабачки, помидоры-огурцы, орехи и, конечно же, любимая генсеком кукуруза! Но всё это – внешняя атрибутика, а изнутри Новый год зародил во всех вполне себе абстрагированные от идеологии чувства и мечты.
«Высокая, вечно зеленая елка судьбы увешана благами жизни… От низу до верху висят карьеры, счастливые случаи, подходящие партии, выигрыши, кукиши с маслом, щелчки по носу и проч. Вокруг елки толпятся взрослые дети. Судьба раздает им подарки» (А.П.Чехов «Елка»).
Оливье, мандаринки, бой курантов с загадыванием желаний, новогодние поздравления вождей – эти неотъемлемые части нашего сегодняшнего ритуала встречи Нового года, как вы догадываетесь, тоже были изобретены и культивированы в советское время. А вот Дед Мороз, конечно, появился намного раньше – сначала вообще в языческих поверьях, а в 1840 году в сборнике В. Одоевского «Сказки дедушки Иринея». Мороз Иванович сначала не имел никакого отношения к празднованию Рождества или Нового года, но после тщетных попыток Александра II «внедрить» в русскую культуру Санта Клауса именно на этого персонажа народного фольклора выпала роль добродушного волшебника с праздничными подарками.
Знаменитые рождественские или святочные рассказы русских писателей XIX века, ничуть не уступавшие европейской традиции («Ночь перед Рождеством» Гоголя, «Мальчик у Христа на елке» Достоевского), сменились новогодними сюжетами – конечно, многим похожими на предыдущие (это, например, «Двенадцать месяцев» Маршака). Но то неповторимое чувство трепета перед Рождеством и радость от какой-то связи с божественным в Новый год, как и в произведения о нем, трансформировалось с большими потерями и упрощениями. Новый год, как первоначальное дополнение к Рождеству, не смог полностью заменить его в плане духовности.
Сначала в СССР и славный Дед Мороз тоже был отправлен в небытие – видимо, убрали безобидного добряка как очередного «непартийного». Хотя совсем скоро все-таки реабилитировали – уже в 30-е годы, – как одну из главных фигур нового главного праздника. А вот история преображения его помощницы и внучки Снегурочки гораздо интереснее.
Знакомая всем Снегурочка из пьесы Островского, а, тем более, из народного фольклора, конечно, совсем не та героиня детских утренников или новогодних корпоративов, какой мы знаем ее сейчас. Спутницей и внучкой Деда Мороза она стала значительно позднее – в таком образе она идеально вписалась в атмосферу новогоднего праздника и приобрела свой набор функций. У Островского же ее «заледенелая» фигура была связана с празднованием Масленицы и встречей весны. Многие народы – в особенности восточные – до сих пор именно в весеннюю пору и празднуют Новый год – как зарождение новой жизни, отраженное в оживающей после зимнего сна природе. Российский Новый год не претерпел изменений в календарном плане – и мы, благодаря Петру I, так и отмечаем этот день 1 января.
Кстати, впервые в новом «амплуа» – помощницы Деда Мороза –Снегурочка предстала на новогоднем празднике 1937 года в Доме Союзов в Москве. А повзрослела она уже чуть позже – и стала волшебным воплощением женственности и доброты. Кстати, такой снежной и очаровательной помощницы нет больше ни у одного новогоднего или рождественского дедули, это наша, так скажем, творческая удача.
Новый год в цифрах:
В 1700 году, по указу Петра I, Новый год был впервые отпразднован 1 января, но всё равно не синхронно с Европой – на григорианский календарь мы перешли только в 1918-м.
До указа Петра I праздник в России отмечали в марте, а потом – в сентябре.
В 1929 году постановлением Совнаркома было запрещено празднование Рождества.
В 1937 году у Деда Мороза появляется спутница – Снегурочка, а в 1939 году Аркадий Гайдар впервые в советской литературе описывает встречу Нового года – в рассказе «Чук и Гек».
С 1948 года 1 января – официально выходной и праздничный день .
В 1954 году впервые зажглась главная – Кремлевская – елка страны.
Первым к народу в Новый год обратился Леонид Ильич Брежнев 31 декабря 1970 года.
Только с 2005 года Россия стала отдыхать сразу 10 дней, спустя три года празднование сократилось до 8 дней.
И раз уж мы заговорили о литературе и культурных взаимосвязях, то нельзя не вспомнить о кино и отображении в этом относительно новом, но столь влиятельном из искусств, новогоднего праздника. Остановимся на нескольких картинах, которые, возможно, помогут еще глубже понять, что же это такое – Новый год по-русски?
Совсем юная и дико обаятельная Гурченко, вполне узнаваемый для советских реалий сюжет (чиновник Огурцов пытается подвести культурное мероприятие – празднование Нового года – под канцелярский шаблон), юмор и незатейливые музыкальные хиты, которые и современное поколение, наверное, еще помнит наизусть. В 1956-м Эльдар Рязанов одним из первых положил начало не только новогодней теме в советском кино, но и «оттепели» в этом виде искусства, ставшем столь важным для идеологов. На смену святочной «Ночи перед Рождеством» пришла ночь другая – карнавальная и предновогодняя – от своей «предшественницы» по сути не сильно и отличающаяся.
Петровские балы и маскарады сменились в советское время знаменитыми голубыми огоньками, искаженные отзвуки которых мы, к сожалению, слышим до сих пор. Вот такой огонек и организуют в фильме работники дома Культуры и деятельная Леночка Крылова. Сталкиваются здесь не только живой и мертво-чиновничий взгляды на творчество, но и поколения – это еще, конечно, не «Курьер» Шахназарова, где «Мы перебесимся, и станем потом такими же, как вы» – но и не сказка о единении отцов и детей.
Скептикам «Ночь» может показаться чересчур позитивной – но о каком реализме может идти речь в фильме-празднике? А вот на тогдашний худсовет Мосфильма «Карнавальная ночь» произвела впечатление пренеприятнейшее. Оно и понятно – никому не понравится смотреться в зеркало. К счастью для зрителей, цензоры предпочли сохранить вложенные в фильм деньги и разрешили пустить его на экраны. Как результат – счастливые лица более чем 49 миллионов советских людей в новогодние праздники 1957-го – нынешним «Елкам» такое и не снилось. На долгое время музыкальная комедия Рязанова закрепила за собой статус главного новогоднего фильма – пока, как всем известно, сам режиссер не снял «Иронию судьбы».
«Нам надо воспитывать нашего зрителя. Его голыми ногами не воспитаешь!»
Уж этот новогодний фильм каждый второй из нас, если не первый, смотрел в полном или отрывочном варианте как минимум раз 10, если не больше! И вот в саму традицию празднования Нового года уже на 40 лет (а это уже такая цифра, когда от традиций предпочитают лишний раз не отказываться) вплелся другой ритуал – смех и слезы над двухсерийной лирической комедией и ее странными и одновременно очаровательными героями. Лишь для тех, кто видит «Иронию» впервые (если такие люди еще существуют), встают вопросы: как все сложится у Нади и Жени (в самом фильме это как раз и не важно), как всё переживет Ипполит? Для всех же остальных рязановский шедевр стал частью быта и традиции, автоматизировался до уровня: «сейчас повторю за героем фразу и в который раз буду хохотать над пьяным Лукашиным или моющимся Ипполитом!». В этом даже парадокс не «Иронии судьбы» (и «Ивана Васильевича», и «Кавказской пленницы», и других, попавших в матрицу российского самосознания картин), а нас самих – немного увязших в некоторой неосознанности и парадоксальной тяге к автоматизму и повторениям.
Но при этом снова и снова этот фильм цепляет зрителей своей нешаблонностью и непосредственностью, ведь сама завязка истории – ошибочная «транспортировка» Лукашина в Ленинград – вполне себе комедия положений, где случайность оборачивается судьбой. А такая вера в чудо – лучшее, что мы испытываем в преддверье Нового года. И если «Карнавальная ночь» – это больше фильм-открытка, то «Ирония судьбы» – фильм-стихотворение, мелодия, которая пробуждает веру в чудо любви случайной, соприкосновение душ.
Перенесемся в настоящее. Когда в Китае в Новый год прогоняют злых духов, в России в это время есть вероятность встретить вполне себе немифических вурдалаков – об этом блестяще рассказали Вася Сигарев и герои его «Страны ОЗ». Да, из современного российского кино мы вспомним именно этот фильм, а не сказочно приторные «Елки». «Страна ОЗ» создает объемный и карикатурный образ России, как когда-то Рязанов создал свой образ советской действительности и быта. Хотя разница между этими картинами примерно такая же как между музыкой Таривердиева и песнями какого-нибудь Кровостока, «Страна Оз», несмотря на всю свою неприглядность – в общем-то тоже о вере в чудо и надежде на обретение искренней любви.
Страшилы нет, Дровосек сломался, да и у Элли какие-то проблемы – чудаковатая провинциалка в исполнении колоритной Яны Трояновой зачем-то в предновогодний день отправляется в Екатеринбург принять смену в, мягко скажем, маргинальном киоске, но по дороге попадает в самую пучину открывшегося, как бутылка шампанского, новогоднего безумия. В праздники этот фильм смотреть не рекомендуется, так же, как и особо чувствительным и «патриотичным» личностям. Режиссер Сигарев просто с иронией смеется над самим жанром новогоднего приторного кино, показав в ответ его полную противоположность. Однако и вы наверняка посмеетесь вместе с ним – просто не стоит воспринимать некоторых его персонажей как личное оскорбление.
Несмотря на очевидную связь празднования Нового года в СССР и хода истории, сложно не заметить, что этот светлый праздник в самом народном сознании закрепился столь прочно, возможно, именно потому, что идеологию с его помощью транслировать было очень сложно. Да и выполнить это можно было только на внешнем плане. Как и Рождество в христианских странах, Новый год стал для советских, а потом и российских граждан символом некоего освобождения от цензуры, установленных предписаний и навязываемых властями идей. Своеобразным бахтинским карнавалом с низвержением структур и чествованием некоторого хаоса.
Если не считать крайне абстрактного новогоднего обращения президента к народу, из года в год выполняемого лишь на формальном, но не смысловом уровне, то у простого человека в Новый год есть все шансы освободиться от каких бы то ни было общественных контекстов и подумать о своих личных итогах, чуточку приблизиться к себе.
«Завтра сделаю лучше», «начну жизнь с белого листа» – в той или иной степени близкие каждому мысли. Сама идея обновления стара как мир. Но в Новый год мы чаще просто подводим итоги и надеемся на силы, скорее, иррациональные, чем свои. Ведь, как и в Рождество, в этот праздник бывает очень приятно почувствовать, что, возможно, где-то есть сила, которая защитит и отведет беду. А с верой в светлое и жить становится «лучше и веселее». С Новым годом!
Любовь Фельзингер